Безопасность превыше всего
Терентий Дерибас явно покровительствовал своим молодым сотрудникам, выращивая из них достойную смену старым чекистам, революционерам, в большинстве своём практически безграмотным. Их время по его мнению, как это ни печально, безвозвратно ушло уже к концу гражданской войны.
Глубоко внутренне интеллигентный, тем более к этому времени многие годы, занимаясь разведкой и контрразведкой профессионально, Дерибас заранее почувствовал, что тучи над ним сгущаются, стал заниматься с конца 1936 – начала 1937 года устройством своих грамотных подчинённых на новые, с его точки зрения более безопасные места.
Одним из первых, о ком ему удалось договориться о переводе в другой регион, причём с повышением в должности и звании, был к тому времени капитан госбезопасности Михаил Писманник. Заранее обговорив этот вопрос со своим коллегой, причём равным ему по званию, начальником Управления НКВД Урала Дмитрием Дмитриевым, он отправил Писманника вместе с его женой - Александрой Ниловной – Шурой на новое место службы в Свердловск.
Петру Поднозову с женой Лорой он подыскал приличную должность в его родном Питере, где он позднее особо проявил себя при осаде города фашистами. При этом условился с коллегами из НКВД, что в случае необходимости их командируют для окончательного завершения начатой им большой игры с японской разведкой, которой Дерибас был увлечён.
Единственно, кого он не стал прятать – был молодой старлей госбезопасности Пётр Язев. И то потому, что оторвать его от выполнения особо ответственной операции для страны он не имел никакого морального и служебного права. Ему предстояло продолжать и развивать широкомасштабную операции чекистов «Бусидо – мираж».
В данном случае предстояло бороться против засилья японских спецслужб и агентов на советской территории. «Большой корреспондент» - такое название для операции предложил Михаил Писманник на первом же совместном совещании у Дерибаса. Терентий Дерибас, оценив замысел сотрудника, тут же согласился с ним. Кодовое наименование поддержали и первые лица в Москве.
Понравилась идея и Иосифу Сталину. Однако знали в Москве об этом исключительно только они. За пределы Дальнего Востока, прежде всего Хабаровска и Благовещенска сведения об операции не ушли.
Сталину внушала тревогу неопределенность на японо-китайской границе. Полномасштабную войну с Поднебесной японцы пока не начали а, значит, в любой момент могли напасть и на Советский Союз. Они уже давно рассматривали страну Советов, как препятствие к мировому господству.
Об агрессивных намерениях Токио Сталин имел достоверную информацию ещё в конце двадцатых. Советские нелегалы добыли секретный меморандум генерала императорской армии и премьер-министра Японии, Танака Гиити, где в частности говорилось:
«В программу нашего национального роста входит, по-видимому, необходимость вновь скрестить мечи с Россией...».
И это были не пустые слова. Захватив Маньчжурию, японцы в Приамурье развернули кипучую деятельность по подготовке из белогвардейцев шпионов и диверсантов. Постоянно забрасывали их через Амур, создавая тыловую базу на случай вторжения.
Но сотрудники НКВД под руководством легендарного Терентия Дерибаса японцев переиграли - позволили «завербовать» своего чекиста, опытного контрразведчика, Летова. Кормили через него японцев дезинформацией, держали их агентов «под колпаком», а меньше года назад разгромили всю их сеть, арестовав более пятидесяти агентов.
Сталин внимательно следил за операцией. После её успешного завершения, чтобы талантливых молодых чекистов из команды Дерибаса, принимавших участие в игре, не подставить под месть разгневанных самураев, по ходатайству Дерибаса, лично приказал перевести их с Дальнего Востока в другие регионы.
Совершенно секретное задание
Следователь свердловского областного управления НКВД, Михаил Писманник позвонил жене, предупредив о ночевке в служебном кабинете. Супруга особиста - Шура, большого удивления не выказала, хотя муж после переезда на Урал, где он после прибытия с Хабаровска служил меньше года, по ночам работал редко. В отличие от других служб управления, сотрудники этого отдела не сидели ночи напролёт в засадах, не выезжали на задержания «врагов народа» и не уклонялись от злой бандитской пули, о которой было столько написано, что ей впору ставить памятник на Петровке, 38.
В тридцать седьмом году усилиями Дмитриева, его ведомство пополнилось свежими образованными кадрами. Вместе с Писманником он заполучил на «Ленина, 17» и других новых помощников: Павла Филимонова, Сергея Черепанова, Андрея Тимофеева и ещё с десяток талантливых образованных специалистов. С Михаилом Писманником комиссар ещё и подружился семьями. Но своим назначением Писманник обязан не личному расположению Дмитриева, а своим отменным навыкам в деле контрразведки. Военная наука на Урале набирала силу и требовала защиты от враждебных происков.
Михаил Писманник несколько месяцев назад возглавил отдел, призванный бороться с другой напастью - врагом куда более коварным и изощрённым, нежели разбойники с большой дороги. Его «подопечные» маскировались среди ученых, всевозможных изобретателей и конструкторов. Они не грабили, а собирали информацию. Это были агенты, засланные или завербованные капиталистами, дабы выведать и украсть секреты молодой страны Советов.
Понятно, что в такой отдел новичка не поставишь. Но Михаил Писманник, хоть и прибыл на Урал недавно, в своём деле «пуд соли уже съел». В ЧК он попал сразу после окончания МГУ и успел проявить себя в контрразведке. В Свердловск его перевели с Дальнего Востока, где он служил под началом легендарного чекиста, Терентия Дерибаса. За время службы раскрыл немало японских «засланных казачков», и в отлове шпионов поднаторел и набрался опыта.
Учитывая профессиональный уровень и опыт молодого следователя, Михаилу Писманнику поручили очередное серьёзное задание. К учёным оно относилось косвенно, но было связано именно с наукой. И не просто наукой, а с новым, ещё почти неизвестным ее направлением – работами в области атомного ядра.
Многие по сей день уверены, будто Сталин до Потсдамской конференции, где бывшие союзники по антигитлеровской коалиции сообщили ему, устами Черчилля, о наличии у них нового страшного оружия, не понимал будущего значения атома и не выделял средств на его изучение.
Это весьма далеко от реальности. Уже в начале тридцатых годов на Урале, неподалеку от Нижней Туры, в поселке Горный был создан опытный завод, засекреченный под «почтовый ящик №58», по работе в этом направлении.
Когда здесь был построен 418-й оборонный завод по производству высокообогащённого урана (ВОУ) для производства ядерного оружия, которое также здесь было собрано, то здесь был основан в 1947 году засекреченный город. В 1954 году он стал закрытым городом Свердловск-45, что было нужно для поддержки производства ядерного оружия со статусом закрытого административно-территориального образования в Свердловске.
Свердловск-45 оставался засекреченным до тех пор, пока президент Борис Ельцин в 1992 году не издал указ о том, что такие населённые пункты могут использовать свои исторические названия. В настоящее время – это административный центр городского округа «Город Лесной».
Место выбрали не случайно - рядом с поселком разрабатывался урановый рудник, а Нижнетурская ГРЭС обеспечивала предприятие электричеством. В лабораториях секретного объекта, помимо рабочих, инженеров и снабженцев, трудился небольшой коллектив ученых-физиков, специалистов редкой тогда атомной науки со всего Советского Союза. Большинство приехали из Москвы и Ленинграда. А инженерный контингент составили из местных технарей, в разное время окончивших свердловский «Инженерный».
Здесь выпускник московского геологоразведочного института имени Серго Орджоникидзе (МГРИ) Пётр Антропов открыл залежи урановой руды, впоследствии он курировал урановое направление по линии Совнаркома. С 1925 года он работал на нефтяных заводах в Грозном. В 1932-33 гг. аспирант, затем декан геологического факультета, проректор Московского геолого-разведочного института. Именно он, как считается, фактически создавал уранодобывающую отрасль в СССР.
В декабре 1942 - августе 1945 гг. Антропов был заместителем А.И. Микояна по должности члена Государственного комитета обороны. С 1945 г. заместителем начальника 2-го, а в 1949-53 гг. начальником 1-го Главного управления при Совете министров СССР, обеспечивая добычу сырья для создания атомной бомбы. Позже он занимал руководящие посты, так или иначе связанные с "атомной" индустрией.
А руководил засекреченным под «почтовый ящик 58», заводом крупный советский хозяйственник, Моисей Гульберман. В его задачи входило обеспечение предприятия всем необходимым и организация сносного быта для научных кадров. А также одной из главных забот директора являлись охрана и учёт уже полученного уранового материала, урановой руды, пригодной для дальнейшей работы атомщиков.
А было ли хищение?
И тут неожиданно в управление НКВД с завода в Горном поступило заявление о хищении урановой руды. Расследование этого дела, связанного с государственной тайной, Дмитриев и поручил следователю с дюжим опытом охоты на шпионов Михаилу Писманнику. Сам Дмитриев в шпионской версии сильно сомневался. В отделе кадров «ящика» служили его дотошные чекисты, не только бравшие с работников предприятия «подписку» о секретности, но и тщательно проверявшие на благонадежность подноготную каждого. Ничего подозрительного среди персонала они не обнаружили.
Однако сигнал о хищении поступил, и органы были обязаны не только тщательно расследовать это дело, найти и наказать похитителей, но и вернуть драгоценное сырье в «закрома» родины». Хотя особисты первым делом задались вопросом — а мог ли в деле быть реальный коммерческий интерес. Может, его и не было — ни руду, ни обогащённый уран так просто не продашь. Как в те времена, так и теперь.
Тем не менее, Михаил Писманник со всей ответственностью взялся за порученное дело и приступил к работе по поиску злоумышленника. Известно, чтобы вычислить преступника, надо в первую очередь определить его мотивы. Это оказалось очень непросто. Желающих скупать бесполезную и даже вредоносную в быту урановую руду и сегодня днём с огнём не сыщешь. А в тридцать седьмом о ней и слыхом не слыхивали. Да и материал, с которым работали учёные в Горном, был для них в то время лишь исходным материалом для дальнейших опытов. И хотя добывался он тяжким трудом, кроме самих учёных мало кого интересовал.
Оставался «зарубежный след» в который также мало кто верил. Тем более, что Горный охранялся со всех сторон. Так и не выявив бытовых мотивов преступника, Писманник, с подачи Дмитриева, связался на предмет консультации с куратором направления, Петром Антроповым. Он версию следователя подтвердил – коммерческого интереса внутри страны урановый продукт не представляет и его похищение это чистой воды шпионаж. Надо искать окопавшихся на экспериментальном заводе вражеских агентов, или завербованных ими. Хотя и это представлялось Антропову крайне невероятным.
Однако следователь Писманник «засучил рукава». Бывалый чекист, он прекрасно понимал и знал всю систему доносительства, знал досконально и, не обнаружив ничего на тему урановой руды в недрах областного управления, обратился за помощью в свердловские райкомы. Ему повезло – в Ленинский райком партии пришло подмётное письмо из Нижней Туры. В нём сообщалось, что урановый материал с секретного объекта, украл инженер Климкин с целью наживы. И продал его загадочному китайскому шпиону, работавшему на «Уралмаше». Кстати, в Свердловске в то время на заводах трудилось немало китайцев.
И хотя в это мало кто верил, тем не менее Климкина сразу же арестовали, и он уже три недели сидел в изоляции в спецквартире управления. У Дмитриева для таких клиентов были специальные «изоляторы» в виде квартир в «городке чекистов». Под домашним арестом одновременно с ним находились жена и дочь Климкина. Инженер, как говорится, пошёл в «несознанку» и свою причастность к воровству ценного сырья категорически отрицал. Не добившись от него признательных показаний, следователь Михаил Писманник пошёл на доклад к начальнику управления.
Дмитриев внимательно выслушал своего следователя, ещё внимательнее изучил стенограммы допросов и сам донос, послуживший основанием аресту инженера, и приказал следователю Писманнику до особого распоряжения никаких действий по делу не производить, а само дело оставить у него. Сам Дмитриев в версию шпионажа так и не поверил, но меры принял. Отправил Михаила Писманника в посёлок Горный, придав ему оперативную группу.
Прибыв на завод, чекисты изъяли всю документацию, касающуюся уранового материала, опечатали кабинет директора, главбуха, склад, всю бухгалтерию и отдел снабжения. А изъятые бумаги привезли в управление. И теперь следователю Писманнику предстояло с ними до утра разобраться. Если воровство документами подтвердится, в чём Дмитриев продолжал сильно сомневаться, многих придется арестовать. Если нет, за решётку отправятся совсем другие люди.
Для удобства работы комиссар оставил Михаилу Писманнику на ночь свой начальственный кабинет, где огромный стол заседаний позволял разложить сотни вывезенных с завода бумаг и бухгалтерских отчетов и квитанций. Михаил Писманник с лупой, до рези в глазах, тщательно изучал акты о приёмке, накладные квитанции, записи в журналах дежурных сотрудников завода, отчёты спецхрана и заведующих лабораториями, бухгалтерские справки, справки о добыче урановой руды и её хранении…. Только к утру Писманник обнаружил любопытный факт – количество урановой руды, поступившей в спецхранилище, по весу не сходилось с уже имевшейся на хранении. То есть поступления шли, а общий вес оставался прежним.
Следователь тут же взбодрился и проверил всё заново. К началу рабочего дня он уже писал своё заключение по делу. На заводе имело место не хищение, а приписка. За каждую лишнюю единицу веса принятого на хранение сырья руководство завода получало не слабую премию. Чтобы приписку скрыть, им и понадобился расхититель.
В девять утра в кабинете появился Дмитриев. Вместо приветствия, с порога спросил: - Разобрался?
- Так точно! Эту руду никто не похищал. Банальная приписка ради премиальных.
- Я так и предполагал. – Дмитриев пожал Писманнику руку и приказал: – Выписывай ордера на директора, бухгалтера и снабженцев. На всех, чьи подписи стоят под липовыми бумагами. Оформишь, передашь оперативникам на задержание…А Климкина и его жену и дочку пора освободить. Надеюсь, они на нас в обиде не останутся, – усмехнулся Дмитриев, помогая подчинённому собирать кипы бумаг со своего стола заседаний и даже с пола, где они также были аккуратно разложены.
Бумаг, что уличали мошенников, было всего несколько. Они и перекочевали в папку с «урановым делом». Но чтобы их обнаружить среди сотни других, следователю Писманнику понадобились бессонные ночи. Он, как и его начальник, искренне порадовался завершению расследования и его результату.
По результатам расследования Дмитриев представил Михаила Писманника за «урановое дело» к награде – ордену Ленина. В Москве награду посчитали чрезмерной, но орден Красного Знамени Писманнику всё же выдали.
В заключении отметим, что Михаил Писманник проживёт долгую яркую жизнь, и через много лет совместит работу в органах с литературным творчеством. Он напишет несколько замечательных книг, одна из которых «Шесть тридцать по токийскому времени» станет настоящим бестселлером.