Мария Бочкарёва и Мария Захарченко. Обе воевали, и обе героини сериалов, одна старого советского, другая - современного

Революция – время выбора

Не сказать, чтобы 1917 года стал переломным в судьбе русских амазонок (Русские амазонки. Двойной портрет на фоне войн и революций), но всё же...

Весной 1917 года, когда взявшему власть Временному правительству стало понятно, что с армией надо что-то делать, Марию Бочкарёву пригласили в Петроград. Керенскому нужен был непредвзятый взгляд на то, как обстоят дела на фронте, что называется - изнутри.

Простая баба, полный Георгиевский кавалер высказалась за то, что надо поднимать боевой дух в частях. Мемуаристы Бочкарёвой не сомневаются, что идея формирования женских батальонов пришла ей давно, возможно под впечатлением рассказов об амазонках и кавалерист-девице Надежде Дуровой.

Мария Леонтьевна, как почтительно величали её в столице, наивно полагала, что один вид погибающих женщин вдохновит русских богатырей на подвиги. На самом деле от доброволиц не было отбоя, только за неделю к Бочкарёвой их записалось две тысячи. В новом подразделении Русской армии было всё - и жёсткий отбор, и стрельбы, и строевая до упада, и даже зуботычины,

За рукоприкладство Марию, уже поручика, пытался отчитать сам революционный премьер А.Ф. Керенский. На что получил в ответ: «недовольные могут убираться к чёрту». Впрочем, до этого Бочкарёва заверила главнокомандующего генерала А.А. Брусилова, что её батальон «не осрамит Россию».

Марию Леонтьевну, которой не было даже 30 лет, всё труднее было отличить от ветеранов солдат-мужчин, она окрепла и поседела, чего из-за короткой стрижки никто не видел, и даже голос стал низким и грубым. Но на фронте, однако, её «женский ударный» так и не снискал больших лавров. То ли не успел, то ли мужчины не поддержали.

Получив 21 июня знамя прямо на Исаакиевской площади, «Батальон смерти», а как же иначе, отправился под немецкие пули и снаряды. Командир батальона, в котором в итоге оказалось всего 300 штыков, что, впрочем, для того времени совсем неплохо, была ранена в первом же бою под Сморгонью.

Бочкарёва отлежалась в госпитале, и снова возглавила батальон, который, вопреки всем легендам, Зимний дворец в октябре 1917-го вовсе не охранял. Там против матросов и рабочей гвардии совсем недолго продержался второй ударный батальон, которым командовала офицер с очень похожей фамилией – Бочарникова.

***

Полк, в котором продолжала числиться унтер-офицер Мария Михно, февраль 1917 года застал на отдыхе в Бессарабии. Прослужив к этому времени больше года, она оставалась такой же воспитанной, тактичной, не теряющей женственности. По слова историка, так и не ставшего её серьёзным биографом, в Михно не было «ничего бутафорского, ничего маскарадного».

Революционные события, как ни удивительно, не стали для неё сколько-нибудь серьёзным потрясением, убеждённой монархисткой её, похоже, сделали только последующие события. После того, как в октябре к власти пришли большевики, Мария, вместе с большинством офицеров и солдат-елизаветградцев, отправилась домой.

Там же нашла разруху, брожения, грабёж помещичьих усадеб и... свой конный завод, брошенный на произвол судьбы. Она пыталась организовать отряды самообороны, но главное - переправляла офицеров на Дон к Корнилову и Деникину, и в Сибирь – к Колчаку. Многих из них прятала

Выйдя замуж в 1918 году за Григория Алексеевича - офицера-улана, друга своего первого мужа стала носить его фамилию - Захарченко, под которой и вошла в историю. Молодые с приключениями, под видом персов, добрались на Дон и успели повоевать в составе Вооружённых сил Юга России.

Г.А. Захарченко командовал Кавказским кавалерийским полком, жена была у него ординарцем. Она прославилась редкой жестокостью к противнику, сама участвуя в расправах над красными. За что и получила, причём по обе стороны фронта, прозвище - "Бешеная".

Григорий Захарченко погиб от тяжёлых ран, полученных в бою под Каховкой. Мария тоже была там ранена, но выжила и вместе с армией Врангеля эвакуировалась в Галлиполи – на полуостров, ставший военной базой бывшей Белой армии.

Право на смерть

Батальон Бочкарёвой, как и все остальные женские ударные, расформировали сразу после свержения Временного правительства. Марию Леонтьевну арестовали, и есть данные, что она встречалась и с Троцким, и с Лениным. Сотрудничества, судя по всему, не получилось, тем более что Мария категорично выступала против мира с немцами.

Держать её в тюрьме большевики не сочли нужным, а по пути домой в Томск она активно агитировала против новой власти. За это товарищи солдаты просто сбросили мадам поручика с поезда. В Сибири она, едва не спившись, задерживаться не стала, и вернулась в Петроград.

Там она вышла на связь с белым подпольем, и перебралась в Новочеркасск к Л.Г. Корнилову. И вместе с генералом нежданно-негаданно отправилась в зарубежный вояж. Британский истеблишмент и американский президент Вильсон удостоили вниманием «русскую Жанну д’Арк», а пресса от неё была и вовсе в восторге.

Помощь белым армиям Бочкарёва выбить помогла, но вернувшись в Россию через Архангельск, воевать в братоубийственной войне отказалась. Позже, уже вернувшись в Сибирь, Мария Леонтьевна сформировала санитарный поезд для армии Колчака, который его подчинённые беспардонно бросили при отступлении.

Против красных Бочкарёва так и не пошла, но от обвинений в контрреволюционной деятельности это её не спасло.

Прибывший в Сибирь начальник Особого отдела ВЧК Павлуновский, которого Ф.Э. Дзержинский наделил чрезвычайными полномочиями, тут же выписал Марии Леонтьевне «расстрельную грамоту». Приговор привели в исполнение в Томске 16 мая 1920 года. Отставному поручику Бочкарёвой было тогда всего 30 лет.

***

Конец карьеры Марии Владиславовны Захарченко и вовсе достоин отдельного романа, хотя неплохо представлен в подзабытой четырёх-серийной ленте "Операция «Трест»". К тому времени наша героиня в третий раз вышла замуж – снова за офицера, лейб-егеря Георгия Радковича.

Вместе они вернулись в Россию под именем супругов Шульц, и эту конспиративную фамилию во всех источниках теперь почему-то добавляют Марии Владиславовне. В долгосрочную разведку Шульцев отправлял лично генерал А.П. Кутепов – для подготовки монархического заговора.

О том, как он был провален, написано немало, повторяться не будем. Для нас важно, что сама Захарченко считала «Трест» своим последним делом, чем даже поделилась с небезызвестным монархистом Василием Шульгиным.

Когда весной 1927 года стало ясно, что вся комбинация с «Трестом» проведена при почти прямом «участии» советских «органов», супругам Шульц пришлось скрыться из России. Но они вскоре вернулись в СССР – уже для «прямых действий», то есть – террористических актов.

В том же 1927 году Мария Захарченко вместе с ещё одним «трестовцем» - Эдуардом Оппертутом, ставшим её любовником, предприняли попытку взорвать общежитие ОГПУ в Москве. Террористов-монархистов едва не схватили, они смогли оторваться от преследователей и добрались до Полоцка.

Но там оба были убиты в перестрелке, хотя советские источники не без оснований выдвигали также версию самоубийства.

И ненависть к красным, и неукротимый монархизм Марии Владиславовны, проявились в ней ещё в 1918 году. Их, среди прочего, вполне можно связать и с тем, что она дружила с царской дочерью Ольгой, как, скорее всего, и со всей августейшей семьёй. Неопровержимые доказательства их гибели – одного этого было вполне достаточно, но ведь было ещё и очень многое другое.