Окончание. Начало см. «Сводка +» за 9-12, 14, 16-17 апреля 2025 года.
- Как почивать изволили? Вчера у нас симпозиум проходил, по правам марионеток и чучел в пределах освещения нашей улицы. Некоторые борцы за права тряпичных изделий набезобразничали, так мы, после них, некоторые внешние исправления внесли, а заодно помыли, почистили помещение. Как оно вам теперь?
- Место приличное, - похвалил Иван. – Но где всё это находится?
- На нашей улице, в беспредельном свете фонарей, - туманно ответил житель местности.
- А на симпозиуме из каких краёв люди побывали? – хотел хоть как-то определиться Иван.
- Из прилегающих к улице фонарей, по углам тьма и только в центре освещено, сюда и стремятся разные борцы за свободу и права, в темноте какие состязания, а на свету и смерть видна. До убийства дело не дошло, но покричали на славу.
- За что боролись? – вставил вопрос Иван.
- За право на борьбу и совершенно неважно с чем. Важен азарт. Когда всё кончится – война, драка, крики, все разойдутся по своим тёмным переулкам и продолжат жить, может, лучше, а бывает и хуже. А куклы, за права которых они боролись, останутся гнить на помойке.
- А можно бороться за право возвращения в прошлую жизнь? – испросил своё право Иван.
- Нет. Это негласное табу. Такие вопросы решает Консультант. Можно обойтись без него, но условие почти невыполнимое. Но можете попытать счастье. Дадим вам для прочтения древнюю рукопись неизвестного автора, где нужно отыскать несколько слов, связанных между собой в предложении, относящихся к вашей прошлой жизни. Если такие слова будут найдены, вы автоматически отправляетесь в прежний ареал проживания, - посвятил его в тайну исхода абориген.
- Но кто же будет определять достоверность словарной находки? - засомневался в справедливости затеи Иван.
- Мы – живущие на этой улице. И то, что вы будете искать, важно и для нас, оное станет ключом к разгадке тайны самой рукописи, - уверил собеседник, подавая свиток желтой от времени бумаги.
Абориген ушёл, а Иван, немедля, занялся рукописью. Но что же это? Всё знакомо, с первой строки. Это же гоголевский «Нос». Какая такая легенда, чёрт возьми, этих жителей освещённых улиц! А вот и слова о нём. Да и не только про него, а и обо всех. Все ведь только и думают о своих недостатках, смотрят на себя, как на уродов, а вот нос пошёл и сам себе судьбу сладил. Хозяин-то своего носа чурался, тот ему и показал свою самостоятельную значимость. Нос – то ж Карлович. Также без хозяина гуляет. Вот-вот, так оно и есть, про меня это и сказано. Чего же они сами-то не догадались? Может, они одни живут, без карловичей и листратычей, надо расспросить о том и о себе рассказать. Вот только, вдруг, Карловича потребуют представить, где его теперь сыскать, или сам явится, поди, как о нём разговор зайдёт. Нельзя, стало быть, о своих частях тела плохо думать, обидятся. А как другие думают: ноги хороши, да руки коротки, глаза ясны, уши лопухом, волос кудряв, голова квадратна, зубы белы, рот мал, чтобы такое добро выказывать. Вот так разные части тела по свету и гуляют: и нос и рот и…, а что, иные люди только о своём геморрое и говорят, лелеют его пуще чада родного, он возьми и загордись и самостоятельно заживёт. Фамилия у него подходящая – Геморрой Иван Карлович, вот только имечко непопулярное сменить на другое, какое на ум забредёт, а вот Наумом и назваться, получится приятное сочетание звуков, и восхитят они любовь народную – тут тебе и мандат депутатский, кресло министерское, дорожки не скатёркой, а торные, гладкие – живи, радуйся. А то, что с этим мандатом часть твоего организма, с не очень приятным запахом проживать изволит, никому дела нет. Ну, Гоголь, ну, догада, он нам всю нашу дурость под этот самый нос суёт, а мы хохочем, он прямо и говорит, мол, над кем смех-то – над собой смеёмся. Эх, кабы раньше спознать такое дело, не надобно было и больницу ходить. Бабы по ночам снятся, потому что носа им своего показать боимся. Вдруг, что не так, маловат – сраму не оберёшься, а велик, так ни в какие ворота не влезет. Враньё всё это, и ворота найдутся и малому носу рады будут. Надо поискать жителей этой деревни, обсказать им всё, не выпустят, так хоть пожалеют. Опять жалости захотелось, нет, кончено, надо объясниться. Он пошёл к двери и вдруг почувствовал, как кто-то влез в него и, расталкивая внутренности, стал устраиваться в его организме. На его тревогу изнутри ответили:
- Это я, Карлович, вернулся. Говорил с Консультантом, бегал по нашим делам. Устал, отдохну теперь.
- На что ты мне нужен? Гулял бы дальше, - рассердился Иван.
- Ты что ж, родимый. Вам, Иванам, без Карловичей никак не можно, пропадёте. Нас и не видно вроде, всё Иван да Иван, но величают-то Карловичем, без меня ты своё величие соблюсти не сможешь. Я навроде глиста, не видно, не слышно, но заставляю шевелиться, пропитание искать, и сам тут же кормлюсь, внутренности чищу. Паразит, не паразит, но живуч, - вразумлял хозяина постоялец.
- Жил без тебя, пока ты с Консультантом носился, - не сдавался Иван.
- То здесь. Тут можно и половиной жить, а там не пропустят, завернут в рубаху и обратно отправят, - пророчил Карлович.
- Ладно уж, сиди. Чёрт с тобой, - согласился Иван.
- И с тобой, и с тобой, - завертелся внутри Карлович, видимо, окончательно устраиваясь.
Иван толкнул дверь и оказался в кресле, ещё привязанный ремнями к подлокотникам. Санитар выносил скафандр в другую комнату. Его отвязали, и он вышел в приёмный покой, где навстречу улыбался старичок-доктор.
- Как самочувствие? - ласково спросил он, как будто ничего не произошло, не было писателя, гуся, строителя башен и всех других жителей неизвестного города.
- Вы ещё спрашиваете, - взревел Иван - А где Гоголь?
- Николай Васильевич? Изволили почить в бозе в 1852 году, февраля 21 дня. В аккурат сегодняшнее число, пятница, - миролюбиво отвечал доктор.
- Ну, а Консультант, скажете его тоже не было? – забеспокоился пациент.
- Был. Отчего не быть. Только вчера ему отпуск вышел, поехал отдыхать на юга, работа у нас хлопотная, сил много требует, - старичок вздохнул.
- А я, где был я? - уже помягче спросил пациент.
- Анализы сдавали. Хочу поздравить, будете жить дальше, как все люди.
- Скажите, доктор, а болезнь моя излечима? - вдруг засомневался Иван.
- Этого вам, батенька, никто не скажет. Тайна медицины, а клятва Гиппократа и есть омерта - неразглашение этого заговора. Сама по себе любая болезнь неизлечима, а вот лечиться или нет – ваше право, а как лечить – наша тайна. Ох, наболтаешь тут с вами лишнего, узнают, язык отрежут, а без него никакие лекарства не годны для лечения. Водичка питьевая, может, соды немного – желудок помыть от дерьма, остальное всё яд, и только слово есть эликсир долголетия. Доктора, мой друг, нужны только, чтобы смерть констатировать. Наверняка. Богатый преставится – наследники ждут, может быть, оживёт, завещание перепишет в другую пользу, а бедный, так пусть всех переживёт, всё равно хоронить не на что. А доктор явится – и хана, умер, скажет и справку выдаст, и все надежды прочь. От докторов одна беда и при жизни, и после смерти. Без них хоть какая-то надежда бывает, а после их прибытия уже никто тебе не поможет и никогда не узнать, отчего бедняга на тот свет отправился, от болезни или просто - жить надоело. Доктор ничего не объяснит, по латыни запись сделает, руки вымоет и отчалит, а тайна жизни, как и смерти, останется загадкой. Потому и латынь доктора учат, чтобы никто им не перечил, mementomore и всё тут, а короче, каждый должен знать, рано или поздно – конец, и никакой профессор тут вам не помощник. Смерть определить – пожалуйста, а лечить – это уж как получится. Аспирину дадут, клизьму вставят, отрезать могут что-нибудь лишнее, а жизнь продлить или кого оживить, тут уж Христа вызывайте, а не получится с пришествием, сами к его престолу отправляйтесь, не мучьте ближних своим болезненным присутствием и врачам не надоедайте. И диагнозы доктора для себя ставят, а не больному. Забыть боятся, чего и где отрезать и зашить надо. Такая уж специфика нашей науки. Тайна везде и всюду. В нашей области медицины есть диагноз – раздвоение личности, а это скорее процесс её объединения в высшей стадии эволюции от червя и до Наполеона. Но доктора не сознаются в этом, потому что дать настоящее определение этому феномену, значит, отрицать саму болезнь, и этим признанием совершить переворот в науке и жизни, где психиатры останутся не у дел. И только благодаря клятве Гиппократа мы пока здесь, а они там, - доктор помахал рукой куда-то за стену. – Так и в вашем случае, тут парфюмеры постарались, с цветов нектар собирают, духи делают, чтобы мужиков приманивать. Но мужики же не бабочки – на цветочный аромат лететь, им бабий запах подавай, живой, тёрпкий, чтобы голову, как вином, кружило. Но парфюмеры тоже баб любят, а хороших женщин нехватка, вот они тот запах для себя и берегут, друзьям помогут и за деньги большие продадут, а остальным – лаванда да василёк, понюхал и спать.
- Что вы тут мне болтаете, а ещё интеллигентный человек, доктор, - опять заволновался Иван.
- Слово интеллигент, молодой человек, нынче частенько не сопряжено со своим синонимом – интеллект, разум - то есть. Я боюсь даже касаться такого высокого понятия, а многие так и норовят туда записаться. Вот говорят: этот мужчина очень интеллигентно одет. А как же оное понимать, что, на нём пиджак умный или башмаки к науке поспешают, а может быть, исподнее бельишко запах истории хранит? Нет, чтобы таким именем называться, надо на десяток веков свои корни знать и иметь, и предки твои эти века не мякиной должны торговать, а высокой духовной пищей питаться и питать. Все мы ветхозаветны, но не все были и заметны будем.
- О чем идёт разговор, какая цель у всех ваших слов? - мутился Иванов разум.
- У всех есть в жизни цель, - невозмутимо продолжал доктор. – Человек осознаёт, что в будущем он будет кто-то. По пути к этому будущему состоянию многих одолевают сомнения в правильности своих фантазий. Только сумасшедшие не имеют сомнений, и потому всегда достигают цели. Все великие люди – это не обезвреженные вовремя безумцы, оборотни, прикинувшиеся нормальными до времени своего триумфа, а потом их уже просто так не закроешь, надобно разрешение брать, от них же самих, но никто ещё такого позволения не получал, вот и чудят тираны, которых упустили, а нам остаётся жалеть, что не смогли. Дело-то в малом оказалось – ты есть кто-то или нет, а добраться к власти недолго, не сможешь сам, доведут другие, им тоже надо, чтобы ты состоялся в своём пути, потому как своего им не видно, за тобой и пойдут, а когда разберутся, поздно будет.
- Что это вы со мною на каком-то чужом языке разговариваете, как с…, - Иван зашипел со зла.
- Как с дураком, - догадался доктор. – Вам уже объясняли, безумцы сюда не ходят, мы с разумными людьми дело имеем. А разговор наш, что ни на есть самый хороший, и язык родной. Вам что не нравится?
- Приторные слова у вашей речи. Ненастоящие. Будто с ребёнком разговариваете, - твердил своё Иван.
- Хорошие слова и речь правильная. Так и во времена Николая Васильевича говорили. А с детьми хорошими словами и нужно говорить. Хотя дети нынче сплошь неблагодарные получаются. Из века в век так ведётся, но сейчас хуже всего. С поры изгнания из Эдема, никак не угомонятся, всё наследство поделить не могут – Землю нашу грешную, за «просто так» от Господа доставшуюся, но не всем принадлежащую вровень. Да, всем всё и не может достаться. Но желание равноправного наследования осталось. Вот и маются мыслями о недополученной собственности. Каин с Авелем – первый тому пример. Документов родители никаких не оставили, и топор стал главным аргументом юридического права. Что не написано пером, вырубим топором. А ежели хорошо подумать, что получили – берегите. Не дали ничего – просто отдыхайте. Не по матушке же ругаться с детишками, как нынче.
- По какой ещё матушке? – злился Иван.
- По чёртовой, другие эдаких слов не приемлют и не знают, - утишал его беспокойство доктор.
- Что же мне теперь делать? – Иван почему-то потрогал свою голову.
- Домой идти и с головой дружить. Можно Гоголя читать, по пятницам, а можно и не читать вовсе, а просто жить и всё. Собой надо заняться, на службу устроиться, приодеться и завести женщину. Такую, что не из эмансипе будет. Настоящая, чтобы мазалась поменьше, мылась только по субботам, не брила ноги и прочее и обнимала без вопросов. Баба не должна пахнуть отрыжкой кашалота. Какой-то извращенец, от Версаче, додумался делать косметику из блевотины этого морского чудовища и назвал это зловоние – амбре. Теперь женщины мажут своё тело этой гадостью и подставляют этот аромат нашим ноздрям, ищущим от них совсем других запахов. Ещё и спрашивают: «Я хорошо пахну, милый». - «Отвратительно, дорогая. Разве могут приятно пахнуть рыготина динозавра», - готовый ответ, но мужики так не говорят, пытаются понять, не понимают, пьют, чтобы заглушить несносную вонь любимой, отчаиваются и доживают свою жизнь в скорби. А вы, батенька, не дурите больше, поезжайте-ка в тундру, там всё настоящее – и зима и лето, и тунгуски всего раз в году купаются, пахнут первобытно, аж скулы сводит, там своё счастье и встретите. Не откладывайте в долгий ящик, туда тоже скоро парфюмеры и психиатры доберутся, всё переменят. Ещё Фрейда почитайте, он хоть и псих, но бывают просветления в его памяти о человеческих желаниях. Желания – это сама жизнь, иначе всё обратится сном. И про женщин сны – только начало общего наркоза памяти. Давайте, голубчик, домой бегите. Да, помните, советов дуракам не дают. Глобус захватите, дарю, по нему дорогу в тундру отыщете.
- Прощайте, - старичок свистнул, и медсестра повела Ивана к выходу. За дверьми Иван обернулся и прочёл на табличке – Бафомет Аристарх Ибрагимович. «Господи, неужели такие имена бывают. Надо бы испросить происхождение такого словосочетания». Он потянулся к ручке двери, но тут же отпрянул назад, вспомнив, чем закончилось его прошлое любопытство относительно слов Консультанта, и почти бегом отправился домой.
Через короткое время Иван Карлович, продал своё имущество и отбыл на жительство в тундру.
Николай Зайцев, г.Талгар, Республика Казахстан
