Окончание. Начало читайте Разные лица, разные страны
О русских и китайцах. Глядя не только из Лондона
В конце концов Таброн взял отпуск на год, чтобы пожить в Дамаске. Это стало переломным моментом в его жизни. В 1967 г. вышла его первая книга, «Зеркало Дамаска» (Mirror to Damascus), которая стала первой за 100 лет книгой о Сирии на английской языке, отмечал The Telegraph. Затем последовали путешествия по Ливану, Иерусалиму, Стамбулу. «Они были реакцией друг на друга: я был настолько недоволен тем, какой получалась предыдущая книга, что приходилось писать следующую», – говорил Таброн (здесь и далее цитаты по The Guardian). Казалось, Таброн ограничится средиземноморским бассейном: кроме ближневосточных стран он написал о своих странствиях по Кипру («Наверное, я посетил каждый значимый город и деревню на острове») и два исторических исследования – о венецианском флоте и средиземноморских мореходах античности.
Таброн не считает себя храбрецом по натуре. Но пришлось им стать. В Марокко ему приставили к голове пистолет. На Ближнем Востоке на него напали палестинские беженцы («в этом была некая ирония, ведь у меня пропалестинские убеждения»). Он убедил не линчевать его, буквально хватая за руки и умоляя. Самое худшее воспоминание – как он возвращался из путешествия по Индии на постоянно ломавшейся Morris Marina, которую порой называют символом заката британского автомобилестроения. Он заблудился в метели на границе Ирана и СССР, и его чуть не застрелил иранский пограничник.
Создавая книгу о путешествии по Шелковому пути, Таброн в очередной раз едва избежал смерти. Дело было не в террористах, вооруженных местных племенах или буйстве стихий. Причина была в киргизах, водке и решении не медлить, а отвезти английского гостя, куда ему надо, прямо посреди ночи. «Я не осознавал, насколько они были пьяны, – вспоминал он в интервью журналу Geographical. – Наша машина неумолимо двигалась навстречу, должно быть, единственному грузовику, ехавшему той ночью в центральном Кыргызстане, и я не знаю, как нам удалось с ним разминуться».
Во время путешествия по Амуру Таброн попал на допрос в российскую полицию и вызвал подозрения своей осведомленностью. «Откуда вы знаете больше, чем мы?» – спросил его полицейский.
Счастливее всего Таброн чувствует себя в саду своего лондонского дома, любуясь на зеленые растения, закрывающие вид на викторианскую церковь, признался он FT. Geographical писатель сказал откровенно: «Мне очень стыдно, но я осознаю, что путешествую только ради написания книги. Все время есть раздвоение: ты стремишься к новому опыту и заставляешь себя делать то, что обычно никогда бы не сделал». И в интервью The Guardian: «Главный страх в моих путешествиях – что ничего не произойдет. Как будто вместо меня странствуют два человека: писатель и путник. Когда путешественнику плохо, писатель прыгает от радости, крича: «Отличный сюжет!»
«Ты боишься не столько быть убитым, сколько потерять свои записи. Потому что, если ты их потеряешь, книги не будет», – признавался он FT. Чем дольше длится путешествие, тем сильнее этот страх, добавлял он в интервью The Guardian: «Я записываю [от руки в блокноте] все, потому что знаю, что забуду это через несколько месяцев. Можно вспомнить общий вид пейзажа или итог встречи. Но забываешь точные выражения, которые кто-то использует, интонацию. Все, что вдыхает жизнь в повествование». Правда, все разговоры Таброн восстанавливает по памяти, а во время беседы не делает ни заметок, ни диктофонных записей, потому что иначе, как он заметил, люди или замолкают, или начинают говорить несколько театрально.
«На книгу уходит три-четыре года, из которых только месяцев пять занимает путешествие, – рассказывал Таброн FT. – Люди думают, что я постоянно в дороге. А фактически я либо провожу исследования, либо пишу». Написать книгу после поездки занимает обычно два года. А до поездки год-другой нужно отвести на подготовку.
У Таброна всегда с собой словари, но он не берет с собой путеводители. Он не бронирует отели и не покупает билеты заранее. Опыт показал, что это бесполезно: или верблюд захромает, или полицейские придерутся, или случится еще сотня неожиданностей, которые сломают график. Перед поездкой Таброн выкладывает все вещи, которые могут пригодиться, и задается вопросом: а вот это действительно нужно? В итоге он отправляется в дорогу с одним не очень тяжелым рюкзаком. Корреспондент FT как-то поинтересовался, сколькими парами брюк он обходится. «Теми, которые на мне», – заверил Таброн.
Парадоксы СССР
«Я сам удивился, когда отправился в путешествие в СССР. А затем в Китай, – признавался Таброн. – Одним из мотивов было то, что я хотел познакомиться со странами, которых мы на Западе традиционно боялись: с русским медведем и желтой угрозой». Он так и начинает книгу об СССР: «Я боялся России с тех пор, как себя помню».
Когда он писал о Средиземноморье, его книги были популярны, но не более. Ему сыграла на руку начавшаяся в конце 1970-х мода на книги о путешествиях (впрочем, эта мода в итоге навредила жанру: издательства завалили рынок низкопробными опусами и интерес читателей охладел, отмечал Таброн). Но первым бестселлером Таброна стала книга о нашей стране – «Среди русских» (Among the Russians, 1983), позже переизданная под названием «Где ночи длиннее: Путешествие на машине по западу России» (Where Nights Are Longest: Travels by Car Through Western Russia, 1984).
За рулем он спустился от Ленинграда через Прибалтику до Армении. Таброн вел повествование традиционным для себя методом: рассказы местных жителей перемежались наблюдениями автора. Например, Таброн подвозит до Таллина студента, который сообщает, что почти все эстонцы «с омерзением» относятся к русским, а те «так и валят» в Эстонию, захватывая рабочие места и обрекая эстонцев на вымирание. Это противоречило представлению Таброна, что в СССР все народы братья. Но пропасть пролегает и между самими эстонцами, дает он понять в зарисовке своей ночевки в кемпинге:
«Я обнаружил тут множество эстонцев, приехавших из Швеции или Финляндии, родители которых бежали в 1944 г. незадолго до того, как короткая независимость Балтийских стран была задушена Сталиным. <...>
Оказавшись на свободе, где не действовали финские антиалкогольные законы, они праздновали всю ночь <...> пока советские эстонцы угрюмо сидели вокруг своих примусов, жарили рыбу и варили манную кашу. А русские, поставив свои спартанские палатки <...> прислушивались к ликованию [потомков] эмигрантов с еле заметным отвращением или изумлением».
С ним случилось немало забавного. В Москве он пошел в самый шикарный ресторан и обнаружил, что из 36 блюд меню в наличие только одно. По дороге из Минска сделал остановку, чтобы прогуляться по лесу и полюбоваться природой. А его стали расспрашивать, удачно ли он сходил за грибами, удивлялся Таброн:
«Для русских грибы – это нечто мистическое, а походы за ними – нечто среднее между спортом и ритуалом». Недавно он сформулировал для FT, в чем суть его творчества: «Одна культура смотрит на другую. Вообще-то говорить о том, что существуют культурные различия между людьми, опасно. Но они есть».