В августе 1967 года я вернулась из Москвы, где в «Ленинке» добирала материал для нового лекционного курса, и из телефонного разговора с коллегой узнала, что у нас новый декан. Эта новость была и ожидаемой и, как всегда бывает в таких случаях, неожиданной.
Ожидаемой потому, что существовавшее в ТашГУ с 1950-х годов небольшое отделение журналистики с единственной общей кафедрой, в 1967 году было преобразовано в полноценный факультет, с тремя формами обучения, четырьмя кафедрами и специализацией газетчиков и телевизионщиков и, естественно, требовало соответствующего «перевооружения». А неожиданной потому, что декан филологического факультета, в составе которого находилось наше отделение, пользовался большим уважением в коллективе, поэтому его замена, да еще на пришедшего со стороны «кадра», у многих вызывала и большое сожаление, и настороженность.
О новом назначенце мы знали только то, что он Туган Эрназарович Эрназаров, 1922 года рождения, профессор, автор фундаментальных работ по истории узбекской журналистики, заведовал кафедрой журналистики в Ташкентской высшей партийной школе (наверняка будет устанавливать «дисциплинарные порядки!»).
Поэтому с опаской и настороженностью я переступила порог его кабинета и, протянув руку, по-партийному четко отрапортовала: «Алякринская Александра Ивановна»… и, вероятно с перепугу, выпалила: «прошу любить и жаловать!» В ответ можно было ожидать любой соответствующей в таких случаях реакции руководителя по отношению к подчинённому, но он вдруг, удерживая мою руку в своей, так же чётко, подражая мне, отрапортовал: «Туган… Барановский… и, назвав вместо своего имени имя известного на заре века журналиста- реформатора, смеющимися глазами следил за моей реакцией.
От неожиданной шутки вся моя официальность была сведена к нулю, трудно было удержаться от смеха, рассмеялся и он. Так, держась за руки, мы продолжали смеяться, при этом, уже понимая, что барьеры настороженности и недоверия между нами разрушены, что было началом новых доверительных взаимоотношений коллег, у которых впереди общее дело и общие цели. И стало понятно, что с новым начальником нам не грозят ни «палочная» дисциплина, ни разборки «на ковре».
Не знаю, как у Тугана Эрназаровича устанавливались контакты с другими преподавателями, но очень скоро настороженность сменилась творческим настроем всего коллектива. Спокойно и грамотно, за короткий срок были скорректированы и утверждены учебные нагрузки, без проблем, дружно включились в работу по приведению территории факультета в порядок, после чего с хорошим настроением начался учебный год.
О территории факультета надо сказать особо. К осени 1967 года Ташкент напоминал гигантскую строительную площадку, время после разрухи было тяжелое. Разместили факультет на бывшем пустыре за городом, на первом этаже только что наскоро возведенного после землетрясения трехэтажного корпуса будущего «вузгородка» - огромные, в полстены, окна, еще не опробованное отопление, скрипящие двери… В плачевном состоянии находился подвал, где планировалось разместить учебную типографию. У руководителя, привыкшего к условиям партшколы, накануне учебного года почти провальная ситуация…
Не знаю, какие мысли одолевали его в те дни, может, в памяти оживали воспоминания о фронтовых дорогах, на которых преграды надо было брать штурмом, а может, километры проводов, которые в стужу и зной тянул очутившийся в 1942 году на фронте после школьной скамьи мальчишка – военный связист - трудно сказать. Но, хотя никаких команд не звучало, преподаватели, лаборанты и неизвестно откуда возникшие студенты, словно по всеобщей мобилизации, с вениками, ведрами и тряпками, мыли, красили, клеили, подкручивали все то, без чего факультет не мог для всех стать вторым домом. Комиссия ректората, обходившая перед учебным годом факультеты, не удержалась от вопроса: «У вас работали строители?». Так новый факультет, с новым деканом, в университетском рейтинге начинал выходить в лидеры. Декан был избран членом парткома - заметный по тем временам статус руководителя.
При этом был Туган Эрназарович небольшого роста, пропорционально сложенный и, как сказали бы фанаты похудения, – без лишних килограммов, всегда подтянутый и не богато, но аккуратно одетый. Двигался он так стремительно, особенно когда спешил куда-то «наверх, по-начальству», что догнать его или остановить было невозможно По этому поводу, когда он куда-то убегал, шутили: « Декан стартовал …» Но самыми выразительными были его глаза, которые всегда смотрели на тебя в упор. Они были, в зависимости от его реакции на собеседника, то смеющимися, то выжидательными, то настороженными или с укором.
Главное, на что обратил внимание весь коллектив, это одинаковая доступность декана для всех: студентов, лаборантов, преподавателей. Исключения делались только для ветеранов и носителей той информации, которая могла помочь ему в обустройстве факультета. Сам Туган Эрназарович говорил мало, умел слушать, и любимым его заключительным словом при окончании любой беседы было слово «хорошо», после чего он вставал и протягивал собеседнику руку. Что крылось за этим словом - трудно было сразу понять, но у него оно было всеобъемлющим и являлось отправной точкой в решении возникшего вопроса.
Продолжение следует
