Окончание. Начало см. «Сводка +» 20 февраля 2025 года.
Дождавшись вечернего часа, взяв мешки, большой группой двинулись за травой. Вечером ребята становились непохожи на себя, одежда меняла привычные формы. Вечером у гор очень прохладно, в дневной форме одежды не погуляешь. Стесненные одеждой, сами себе казались чужими. Но по дороге угловатость движений прошла и наши языки развязались. Боялись только, что цыгане уехали. Кто-то говорил, что цыгане воруют детей и оставляют у себя жить. Все вместе мы были бы согласны пожить у цыган, но вот поодиночке было страшновато. На вопросы, где спят и что едят цыгане, ни у кого ответа не было. Решили, что едят они что-то цыганское, а вот где спят, было неясно. Не на улице же?
К цыганам было рано. Почему мы так считали, не знаю, видимо, думали, что все загадочное происходит в сумерках. Нарвали яблок, теперь лежали головами на мешках с травой и смотрели, как медленно, нехотя сжигало верхушки тополей заходящее солнце. Высоко над нами полыхали вершины гор. Это добрые великаны зажигали в своих замках свет, чтобы приготовиться ко сну. Дрема травинками покалывала тело и красным туманом заглядывала в глаза.
В этот вечер нам не суждено было встретиться с цыганами. Уже повернув к шатру, встретились с местными ребятами. Кто помнит свое детство, тот знает, что такая встреча не сулит ничего хорошего. Здесь свои правила и главное с достоинством ретироваться. Дипломатия на таких встречах проста, как куриное яйцо. Скорее, не проста, а привычна. Драка возникает редко, но воздух дрожит ее ожиданием. Взаимные упреки, обиды высказываются обеими сторонами, и от равновесия нанесенных ранее взаимных обид зависит исход встречи. Обмениваются словами двое авторитетных ребят, остальные наготове. Смыться значит навсегда вычеркнуть себя из уличной жизни, окружить себя презрением. Быть побитым не значит опозориться. Закончить драку без побоев вроде как получить ранение в спину.
На этот раз все обошлось благополучно, но к шатру нас не пустили. Назавтра была назначена новая встреча на пустыре для решения спорных проблем. Уходили, дрожа от сброшенного напряжения, освободившись от тяжести ожидания, и эта дрожь подпрыгивала внутри каждого из нас, клокотала неиспользованная энергия. Стучали зубы, и слова проскакивали сквозь этот стук оправданием непонятно чего. Мирный исход трудно было объяснить, и неиспользованную энергию изливали в словах.
На следующий день сошлись на пустыре. Условия новостроевцев: мы пускаем их купаться в наших прудах, они нас пускают через свою территорию за травой. Траву мы могли рвать в другом месте, но цыган там не было. Они тоже могли купаться ниже по реке, но река в тех местах разливалась по широкому руслу и хороший, глубокий пруд там построить было нельзя. У них в районе была еще одна речка, но она протекала по земляному грунту и потому вода в ней была грязная.
В то время, о котором я рассказываю, река была не только местом для купания. Отсюда брали воду для питья и для других нужд. Вода в реке была голубого цвета, и в ней, как и в небе, плавали облака. По субботам женщины полоскали в реке стираное белье. Суббота была самым заполошным днем, а ближе к вечеру начинали топить бани. Дым плотно окутывал город уютным теплом. Сквозь него в окнах горел усталый свет, пророча людям отдых от многих еженедельных забот. В воскресные дни все отдыхали. Еще никто не болел показухой, когда всю неделю спят, а в воскресенье начинают заводить пилораму, не давая покоя окружающим. Люди просто трудились и просто отдыхали. С утра все шли на базар, возвращались с покупками, радовали этим детей, себя, ни от кого ничего не скрывали. Все было на виду, все было всем ясно.
Мы, дети, росли без излишней ласки, но всегда чувствовали заботу о себе и даже наказания не казались нам несправедливыми. Патриархальность семейного быта была незыблема, и будущее эмансипированное поколение девчонок опасливо жалось к своим заборам, завидев юных представителей противоположного пола. Девчонки исполняли работу внутри дома, на дворе всегда находилась работа для мужчин. Голубая вода плескалась в ведрах утренней прохладой, чем-то звонким навстречу тебе, поднимающемуся с ведрами по крутому берегу, улыбалось солнце. Сверкала умытая росой утренняя зелень, и мягкими, белыми облаками проплывало над головой время.
В жизни две небылицы. Одна детская – о том, что взрослым все дозволено. Другая – выдумка взрослых, что детство неразумно. Дети, взрослея, понимают несостоятельность своих мечтаний и потому перестают верить в разумность детства. Одолеть это разочарование невозможно, оно как невидимая трагическая линия разделяет детство и взрослость. Что такое взрослая жизнь – тема дискуссий. Детство же понятно лишь в детстве. Детство неразумно, детство это полет, с высоты которого виден мир таким, каков он есть. Только оттуда, с этой высоты, видна доброта Земли и всего, что есть на Земле. Взросление – снижение полета, крылья мечты уже не так легки, чтобы поднять ввысь тяжелеющее бремя забот. Приземление неожиданно и не так понятно, как бы хотелось. Только мечтатели продолжают свой полет разумом детства, неприятием взрослости. Их любят дети, окружающие считают чудаками, но завидуют их продолжающемуся полету. И что сделаешь, если память уносит вас ввысь и парит над местами, где маленькие люди добры и доверчивы, над единственным местом, где жизнь была разумна своим единственным желанием стать огромной. Огромной, как мечта, несущая свободу.
Открываются ставни окон, и голубой рассвет выпрямляет углы стен, предметов, раздвигает пространство комнаты. Мгновенно исчезают сновидения, и только темная полоска приоткрытой дверки шкафа дрожит от их вторжения. Ночью прошел дождь, и улыбки умытых им листьев заглядывают в окна. После дождя утренний свет становится сиянием. Деревья отряхиваются от холодных капель, и маленькие радуги вспыхивают меж ветвей, как удивительные украшения. Утро не ярко, оно звонко. Сияет и звенит все окружающее вас. Мокрая трава переливается под солнцем, кажется ненастоящей, остекленевшей, будто из сказки о завороженном царстве.
Вот река. Она течет далеко внизу своим руслом, промытым бурными, часто меняющими свое направление потоками воды. На склонах глубокого русла реки давно поселились в своих домах люди, и только «шуга» пугает их жарким летом, когда раскаляются под горячим солнцем спины речных камней, а снег лавинами сходит с горных склонов, тает, наполняя реку ликующим восторгом силы. Эта безудержная, дикая сила подмывает берега, грозит заполнить водой свои бывшие владения. В такие дни по вечерам на берег реки выходят люди и молча смотрят с крутого берега на взбешенную воду, слушают грохот перекатываемых камней. Что-то кричат друг другу, но грохот реки перекрывает все звуки, уносит их за собой. Старожилы города еще помнят наводнения, когда река выходила из берегов, сносила единственный мост, выносила на улицы огромные камни, которые рассыпаны по берегу до сей поры. Но за долгое время своих летних безумий вода промыла огромное, глубокое речное русло, из которого теперь ей не удается вырваться. Она ревет, красивая и сильная, но уже не такая страшная для людей в глубине своей прочной природной ограды.
Бывало, что «шуга» бушевала неделю, а то и больше. В такие дни мальчишки слонялись по берегу реки, не обращая внимания на предупреждения взрослых. Нрав своей реки мы знали лучше всех, да и какой дурак полезет в такую воду, если увесистый камень, брошенный в ревущий поток, начинал грохотать о дно метров через 30–50 вниз по течению. Так что мысли наши были вполне безопасны для нас. Сады в такие дни нас не привлекали, яблоки во множестве росли и спели в своем саду у каждого из нас. Река была вторым домом. Дом был затоплен, и нести добычу нам было некуда.
Вечер приносил удивительные минуты наших встреч с тайной, из-за которых мы торопили день. Теперь уже все пацаны в округе знали о цыганах и не раз бывали на «концертах». Увлечение стало массовым, как кино. Кино в то время было вперемежку – немое и звуковое. Немое – это Чарли Чаплин, звуковое – от «Чапаева» до «Фанфан-Тюльпан». Первыми фильмами мы жили, назначение последнего понимали слабо, но ходили на все. Мальчишек пускали бесплатно, с местами на полу. Кинопрокат того времени работал над зрительной памятью публики с аккуратностью педанта. Одни и те же фильмы показывали неделями. Запоминалось каждое слово, каждое движение героев фильма, да и не героев тоже. Импровизированные театры нашей памяти возникали днем с нашим участием на полянах, на прудах. Говорили словами героев фильмов, двигались движениями Чарли Чаплина, а в пятницу вновь шли в кино, жалели чудака Чарли и не хотели, чтобы тонул Чапаев.
Цыгане, сколько бы мы ни смотрели их жизнь, песни, танцы, не запоминались. Ни движения, ни звука, увиденного и услышанного у шатра, никто из нас не мог повторить. Вроде все было просто, но начинали вспоминать и получался хаос. Содержание звуков, движений понималось, но законченности в нашем подражании эти формы не обретали. Это было хаотичное движение фантазии природы, не имеющее окончания. Повторить можно только законченное действие. Закончить что-то бесконечное значит оборвать. Но мы могли еще только продолжаться и, продолжаясь сами, боялись что-нибудь оборвать.
Цыганская семья разрасталась. Видимо, приезжали откуда-то. Днем цыгане суетились в близлежащих, наспех построенных домах, но по вечерам собирались к шатру. Шатер был их родиной, все остальное – путь к ней. Где цыганская родина? Куда только не уносила нас фантазия нашего детства! Были острова, где живут только птицы и цыгане, в сущности своей тоже птицы. Была даже целая планета, цыганская планета, какая-то очень далекая, но обязательно разноцветная. Почему она должна быть разноцветной, яркой, мы не знали, но спорили из-за этого отчаянно.
В этих наших юных наблюдениях нас поддерживала бесконечная доброта природы. Бесконечные краски ее доброты. Любая краска – любому желающему видеть эту добрую красоту. Вся бесконечная красота природы вам. Возьмите ее, трепещущую живыми красками ваших чувств.
Планета детских снов. Знакомая и в то же время далекая. Знакомые лица, события, места, подхваченные мечтою, уносятся песней, слышанной где-то, а может быть, еще не спетой. Утренний свет долго-долго дрожит, возвращая к действительности наш бунтующий против нее разум.
Планета мечты существует всегда. На ней собирается все лучшее, виденное и выдуманное. Там жили и река, и сады, друзья. Главное, что там, на планете, можно было все это объединить. Не смешать, а объединить с собою.
Наступила осень. Еще не желтыми листьями, а началом школьных занятий. Фантастическую свободу познания сменило познание реального мира, остановленного гениями в словах, знаках, заключенного в книгах любимых и не очень. Время в своем движении как бы разделилось. Невыносимо долгое время занятий в школе, и быстро исчезающий остаток дня вне их. Запакованные в новые одежды, порой одинаковые, мы при встрече даже стеснялись друг друга. Даже разговаривать стали иначе, серьезней, что ли.
Лето, цыгане – все это казалось теперь нереальным и даже не прошлым, а еще не сбывшимся. Так бывает, когда заканчивается пространство любимого, дорогого, но расставаться не хочется и представляется все это будущим. Будущее всегда создается самими нами из прошлого. Из чего же еще можно создать будущее, только из прошлого, больше ведь ничего не было. Хорошо, когда нужно до чего-нибудь дожить.
Густел натруженный день. Сумерки останавливали движение предметов, приглашая ко сну. Осенью затихали мальчишеские распри, многие ходили в одну школу, да и спорить было не о чем. Мы давно собирались сходить к цыганам, но не хватало времени. И вот сегодня мы отправились туда. Посмотреть немного, и назад. Дома на новостройке стали настоящими домами и теплели светом окон навстречу нам. Поворот, еще поворот. Сумрак дрожал, ослепленный горящими окнами, никак не мог собрать вместе свои частицы, чтобы стать темнотой. И вот мы в растерянности стоим на пустом месте. Ни шатра, ни цыган, и только трава, выросшая под помостом, темнела в сумерках растянутым прямоугольником. Пустота еще не совсем освоилась здесь, и призрак шатра блуждал в ее пространстве. Призрак нашего ожидания не хотел мириться с потерей и воссоздавал потерянное нечетким видением в нашем воображении. Потом стало пусто и темно. Мы долго стояли перед исчезнувшим временем, на которое стали взрослее.
Николай Зайцев, г. Талгар, Республика Казахстан
