Продолжение. Начало: Эпизод 1
В любом случае необходимо отметить, что РИ интересны своим страстным желанием быть абсолютными альтруистами, что нехарактерно для всего недуховного мира. Однако, слишком вызывающе игнорируя всемирный закон (или принцип) борьбы, прежде всего, за собственное существование, Российский Интеллигент в определённом смысле упрощает себе задачу, решая вопросы о достижении счастья другими, нередко в ущерб себе. И это вместо проведения гораздо более сложной работы по достижению всеобщей мировой гармонии через собственные победы и достижения, которые благодаря правильному использованию РИ неизбежно помогут другим людям.
Ведь Российскому Интеллигенту, как и любому другому человеку, по определению того всемирного и пока никем и никогда не отменённого закона, гораздо легче бороться за счастье других людей, чем за своё собственное. Тем не менее, Российский Интеллигент продолжает пытаться делать почти непонятное. Дилемма для него честно решается в пользу хотя и более простого, но и гораздо менее эгоистичного пути.
Но грань между общечеловеческим значением собственных побед и сверхэгоизмом, к которым они могут привести, даже для многих искренних людей, может оказаться слишком тонкой, чтобы каждый конкретный Российский Интеллигент смог бы взять на себя ответственность и положиться на свой раз и навсегда определённый добрый выбор в пользу искреннего и бескорыстного внедрения в мир всех последствий своих собственных персональных успехов.
***
Стоит сказать, что подавляющее большинство людей далеко не сразу примет загадочную идеологию русского интеллигента. Да и примет ли вообще, вопрос до настоящего времени спорный и всё также неоднозначный. Ведь для этого всё человечество должно стать Российским Интеллигентами, что вряд ли возможно в обозримом, а теперь, похоже, и необозримом будущем. Будет, конечно, лучше когда то, что делалось хорошего, да и делается РИ и другими нормальными людьми часто с надрывом души и сильнейшими сомнениями, после тяжелейшей внутренней борьбы и победы над самим собой и над другими, станет постоянно исполняться совершенно просто, буднично и обыкновенно. Без какой-либо особенной борьбы, но с изначально глубоким, однако в значительной степени почти неосознанным, внутренним убеждением, что иначе поступить просто нельзя.
Но при этом далеко не всегда в голове такого человека будет присутствовать абстракция мысли, как фактор умственного развития для постоянного вдумчивого самопонимания всеми людьми своих собственных поступков. Поэтому все эти человеки будут уже не совсем русскими интеллигентами, а просто некими обычными исполнителями с определенной долей внутренней запрограммированностью воспитанием и чужими примерами всего своего последующего основного поведения. Ведь, в результате может получиться то же самое исполнение выработанных другими общеизвестных жизненно-гуманистических стандартов, которые могут стать почти религиозными.
Но всё-таки, это будут гораздо более стоящие и высокие человеческие стандарты, чем очень многие другие, которыми, по разным причинам, слишком часто, и поныне полны действия, можно сейчас сказать, практически подавляющего числа людей во всём нашем мире.
***
Типажи, подобные российскому интеллигенту, были всегда и везде. Нередко некоторые из них пытаются решить все мировые негуманные проблемы сразу и навсегда, чтобы больше никогда не занятый ими человек мог совершенно свободно развиваться в качестве исключительно мыслящего существа, не думающего о бремени сугубо материального существования. Таким желанием частично обладали, например, воспитанные Просвещением почти все идеалистически-радикальные деятели Великой Французской революции, начиная с жирондистов и до якобинцев; и, возможно в несколько большей степени, октябристы-ноябристы 1917 года в России.
По крайней мере, подавляющее большинство тех, кто делал тогда революции, в том числе и в нашей стране, искренне верили в эту и ныне не очень осуществимую мечту и какую-то чрезвычайно разумную святость всех своих революционных действий, конечно в самом высоком человеческом смысле этого слова. Многие из них не изменили идеалам молодости, несмотря ни на какие эксцессы, извращения и совершенно не толерантный хаос, которые похоронили большую часть их самих, в годы революционных и послереволюционных терроров во Франции в конце XVIII века и в СССР в 30-40-50-е годы XX века.
Периодически в российских интеллигентах просыпается боль звериная за все человечество, и они истово бросаются на его спасение самыми разными, в том числе и самыми жёсткими методами, даже если их об этом никто и не просит. Часто они никак не могут молчать о страданиях всего мира, и поэтому время от времени орут так, что у всех остальных жителей Земли уши глохнут. (Правда, на подобное способны практически все основные пророки человечества, многим из которых не нашлось места в реальных отношениях людей их времени, а иным глашатаям просто хотелось чего-нибудь принципиально обычного). Может это иногда и хорошо, но далеко не всегда это стоило бы делать в принципе.
Только в России, начиная примерно с конца XVIII века, явление миру русских интеллигентов постепенно приняло характер настоящей эпидемии. И хотя ещё в 1883 году в одной из своих юморесок Антон Чехов с огромной надеждой отрицал возможность массового воплощения описанных потоком великой русской классической литературы XIX века идеальных образов в конкретную жизнь в принципе, тем не менее, это случилось. Наша литература воспитала достойных её революционеров.
Все эти Онегины, Печорины, Рудины, Базаровы, Инсаровы, Рахметовы, Веры Павловны, Болконские, Безуховы, Молотовы и многие, многие другие, выдуманные русскими писателями российские, в основном русские интеллигенты, среди которых можно отыскать и такого глубоко задумавшегося над всемирной жизнью гражданина как Родион Раскольников, волновали воображение читателей. Разумеется, не всех читателей эти типажи приводили в восторг. У иных людей подробные персонажи вызывали вполне осознанную боязнь реализации сиих полуидеальных образов в жизнь. Этих боязливых людей, так называемые, «передовые товарищи» называли «ретроградами», «консерваторами», «душителями свободы». Впрочем, в значительной мере и значительной своей части они таковыми и являлись.
Но в одной куче с ними клеймился «позором и нехорошими словами», как потом выяснилось, и вполне здоровый консерватизм, носителями которого являлись вполне нормальные и честные перед обществом и страной люди, которых, в каких-то их поступках и мыслях, вполне можно было бы причислить к когорте Российских Интеллигентов.
Они читали те же книги, что и другие жители России, они воспринимали и обдумывали те же идеи. Но выводы они делали иные. Не такие, которые заставляли их собратьев по мышлению производить действия, которые в те, да и во многие иные времена часто приводили на нередко вполне заслуженную плаху. А выводы, которые заставляли смотреть таких ретроградов немного в будущее, которое не казалось им вполне безоблачным и прекрасным, каким его хотели бы видеть многие российские читатели, осилившие очередные похождения очередного РИ. Эти боязливые люди хотели сказать и кричали слишком вырвавшимся вперёд: «Не спешите! Иначе вы всё погубите! Подумайте дальше! Нельзя всё решить сразу и навсегда!»
Но те почти не слышали эти крики души, и потому гораздо чаще кричавшие бывали принуждены в едином консервативном хоре присоединиться к тем не очень чтимым даже ими самими людям, которые хоть как-то поддерживали их нормальные и более объективные консервативные воззрения.
В те времена взаимопонимание или хотя бы баланс между ретроградами и демократами не смог бы установить никто. По крайней мере, наша самодержавная власть от этого вопроса чаще всего уклонялась, считая, что это слишком мелко для её высокорасположенной «божественной сущности».
Продолжение следует