Продолжение. Начало Эпизод 1
Да и вообще, практически на всех читателей выдуманные чуть ли не из жизни романтические герои русской литературы производили известное впечатление. Книги о таких персонажах читали, по крайней мере, те, кто не стремился хотя бы в собственных глазах выглядеть полным невеждой. Каким-то образом у любого ознакомившегося откладывалось в памяти не совсем всё же понятное поведение героев всё-таки довольно странной для многих наших предков XIX века литературы, что приводило, как это обычно и бывает, к разнообразнейшим переделкам в сознании огромного количества людей всех слоев цивилизованного российского, да и не только его, общества, в том числе и, среди казалось бы нормальных консерваторов. Проникнувшиеся хотя бы в некоторой степени искренним смыслом следования правилам этого поведения (в чём русские показывали гораздо больше примеров, чем это необходимо для адекватного и стабильного функционирования государства) вполне нормальные живые россияне время от времени использовали его в своей деятельности. Однако далеко не всегда оно было определяющим в их повседневном практическом отношении к окружающей действительности.
Таковым русским полуинтеллигентом (т. е. можно сказать ушедшим от псевдоинтеллигентской болтологии и связанных с этим поступков человеком, но также искренне воспринявшего то, что было в русский интеллигентности вполне адекватного и полезного для большинства российских людей), например, скорее всего, был министр внутренних дел России Михаил Лорис-Меликов. Он настойчиво внушал Российскому императору Александру II мысль о подписании Конституции, немного двойственно полагая, что это не только поможет развитию и демократизации российского государства, но и, вполне вероятно, по мысли тогдашнего главы МВД России, укрепит саму монархию.
Да и сам Александр (далеко не самый лучший, но и не самый худший русский царь), можно сказать, был частично российским интеллигентом. Он, как утверждают некоторые историки, например, не без удовольствия читал «Колокол» Герцена. Правда, при этом, запрещал делать это всем остальным гражданам России. Александр II, стоит отметить, в значительной мере был настроен реалистически, с некоторым налётом разумного идеализма и достаточно легко воспринял не вполне абсолютно монархическую идею Лорис-Меликова.
Он повелел написать проект Конституции и крепко задумался над его возможной реализацией. Но сомнения, вызванные давлением предков, и не очень здоровый консерватизм отдалили, а в итоге, из-за убийства народовольцами самого императора - недоосвободителя крестьян и Балкан, и вовсе помешали её воплощению в жизнь. Правда, когда Александра II убивали, он, по утверждениям некоторых историков, как раз после долгих сомнений всё-таки ехал подписывать Конституцию.
В любом случае некоторые поступки этого императора со всеми его незаконченными размышлениями и сомнениями хорошо вписывались в его почти просвещённую (большинство населения России всё же было неграмотно) эпоху. И они были в немалой степени навеяны следованиям тогдашних настроений российского общественного мнения, чтением литературы и почти запланированной переработкой сознания.
Это перевоплощение императорского мироощущения было в первую очередь результатом доброй воли самого русского императора.
С противоположной стороны, и убийцы императора Александра II были в другом смысле и, разумеется, в гораздо большей степени могут считаться российскими интеллигентами. Раскольниковы и декабристы в действии. (Хотя Раскольников убил двух человек, он остановился в своём поступательном движении по трупам к своему, а, возможно, как ему, почему-то казалось, и ко всеобщему благу человечества. Так что его по степени бездействия с некоторой, правда, натяжкой можно отнести к переразмышлявшимся первомартовцам и недозамышлявшимся декабристам. Но, в отличие от большинства строго исторических декабристов, поступательное движение в сторону собственного счастья по трупам, как и первомартовцы, Раскольников всё же начал. Но всё же он, по разным причинам, остановился, как человек на грани РИ и сверхэгоиста. Тогда их было не очень много.
Убийцы Александра (как и Раскольников, а до них ещё и Декабристы после неудачи их невразумительного выступления на Сенатской площади) совершенно ничего не делали после убийства императора. Но если Раскольников после своих убийств оценивал собственные действия и существование с точки зрения всемирной пользы, то первомартовцы вряд ли размышляли о ценности любой, в том числе и царской, человеческой жизни, а просто сидели и чего-то ждали: то ли народного восстания, то ли ареста.
Как и Декабристы, ареста они, в конце концов, и дождались. Первомартовцы не очень верили в загробную жизнь, они верили в жизнь на Земле после себя. Вероятней всего именно это в известной степени и определило их дальнейшее, после убийства царя, поведение.
И это тоже была их добрая воля. Но при этом у них был не сон разума, который рождает чудовищ, у них был разум сна (например, Веры Павловны), который в принципе занимается тем же самым.
Но таких людей было вначале немного. Однако многие ими уже восхищались. Хотя, всё-таки русскими интеллигентами эти многие до конца не были.
Тем не менее, в итоге, в нашей стране к их идеальному взгляду на жизнь, хотя в значительной мере и насильственно, было приобщено основное население России. Кстати, потом, уже в другое время, также как и народовольцы, практически всё население нашей страны, которая тогда называлась совсем по-другому, также идеалистически спокойно ждало ареста и смерти, практически не предпринимая никаких разумных самозащитных действий, чтобы хотя бы как-то этого избежать. Велика оказывалась иллюзия жертв в отношении нереальности событий, которые происходили тогда у нас слишком часто, в том числе и на глазах самих потенциальных покойников.
Продолжение следует