Продолжение. Начало: Эпизод 1
Оказывается, именно их общность, как интеллигентов помогает перекинуть мостик от Робеспьера к убийцам Александра II.
Иногда российские интеллигенты пытливо изучали человечество, но довольно часто не видели у него никаких особенных свойств, могущих сказать о его истинно царственном положении в природе. А иногда российские интеллигенты всеми силами души и тела боролись за этого человека и верили в его разум и очень добрую волю. Но при этом они сомневаются во всём, а более всего в себе. Обычно, при неумении объективно оценить себя или, напротив, умении переоценить свои возможности (каждое из этих состояний характерно для большинства людей вообще), у них в конце некоего очередного жизненного цикла, или просто под влиянием текущих событий, в которых они принимали непосредственное и, может быть, в чём-то, недоброе участие, просыпалась, например, гипертрофированная совесть.
В частности, Максимилиан Робеспьер, которого можно смело отнести к породе идеалистов-интеллигентов, и который был одним из главных предшественником безжалостных, но честных российских борцов за справедливость, начиная от террористов-бомбометателей до большевиков, в трагическую для себя ночь на 9 термидора, возможно, вдруг вспомнил о совести. Не исключено, что именно это и помешало ему действовать чётко и энергично и разгромить почти мятежников-термидорианцев.
Термидорианцы пошли против так называемой «законной» власти Робеспьера и его команды. Но при этом они заручились поддержкой Конвента. Так что кто более мятежен в этой ситуации, не скажет никто. Даже с учётом победы «термидорианцев».
Возможностей для этого у Робеспьера и его сторонников было достаточно, в этом комментаторы тех событий уверены совершенно. Даже крайне не любившие его историки и писатели признают, что переворот против Робеспьера, и в его лице всех якобинцев, достиг успеха всё-таки довольно случайно. Хотя и, с их точки зрения, исторически и, как это ни парадоксально, нравственно закономерно, в значительной степени именно из-за почти странной, можно сказать «фаталистической» пассивности Робеспьера. А может быть, просто в силу его накопившийся усталости от слишком бурных событий всех лет революции.
Российский литератор Марк Алданов, например, объяснил поведение возможного в будущем революционного диктатора (даже «короля») исключительно конкретными «мальчиками кровавыми в глазах».
Однако ясно что, помимо этого, в отличие, например, от Бориса Годунова, якобинский вождь, скорее всего, за власть не особенно держался. В его идеалистических взглядах на государство объективно она, скорее всего всё-таки была не основной вершиной жизненных человеческих устремлений Робеспьера. Иначе нормальному гражданину будет крайне трудно поверить, чтобы последний главный якобинец, или кто-либо ещё на его месте, так легко и просто отдал бы власть (которая, скорее всего, при дальнейшем продолжении его правления могла бы стать и абсолютной) хотя бы из всеобщего животного инстинкта самосохранения. Власть для Робеспьера, скорее всего, была только методом утверждения, как он думал, тогда ещё только общефранцузских идеалов «Свободы, Равенства и Братства».
Но, возможно, что Робеспьеру в конце жизни стало достаточно ясно, что слишком высокие гуманистические устремления и принципы так лелеемого им Просвещения в немалой степени превратились в красно-белый террор Великой Французской революции. И он, как обычный узнавший всё об этой жизни разочаровавшийся романтический герой, внутри себя решил каким-то образом покончить с собой и, соответственно, со своим чересчур затянувшимся разочарованием в жизни. Хотя он так и не выразил свои желания однозначно и прямо. Робеспьер, как и все мы, был человеком, и его идеалистически-умозрительное желание произвести практически самоубийство боролось в нём с присущим любому живому существу неясным желанием жить. Смутные сомнения терзали этого романтического «диктатора» до самой последней минуты перед вторым арестом.
А после него всё потекло как-то само собой, и от последнего главы первого революционного правительства Франции больше ничего уже не зависело. И его терзания стали для него уже совершенно излишними.
Впрочем, не исключено, что пассивность появилась у Робеспьера вследствие понимания того очевидного факта, что народ быстро не меняется. А может быть, он решил, что народ не меняется вообще.
***
Открывая необозримые для обычного человека дали, российские интеллигенты, как монахи, могут всячески унижать себя, борясь с собственной гордыней. Но многие из них, при всех своих мыслях и сомнениях, вроде бы продолжают нормально жить, как все.
То есть, ведут себя загадочно для средних окружающих: высокие идеалы в их головах, вроде бы, вполне мирно соседствуют с мелкими, даже с точки зрения стандартного здравомыслящего человека, желаниями и их внешними проявлениями. Причем, если это не поза, не лицемерие и не лицедейство (что окружающие далеко не всегда отличают от искреннего поведения), это обстоятельство придает им некоторую загадочность.
Но загадочного в этом ничего нет. Подобным образом, ведут себя очень многие люди, а не только российские и иные интеллигенты. Природа человека, как известно, в целом гармонична, ведь обычно люди довольно-таки средние существа, и она, не прощая насилия над собой, вполне может постараться компенсировать общепринятое положительное человеческое качество за счёт какого-то другого, общепринятого отрицательного.
Это и приводит к мирному сосуществованию в человеке не сочетаемых, на первый взгляд, черт. Часто жестокий тиран и мучитель людей любит животных, а иной раз и чужих детей. Разумеется, одно людское качество для стороннего наблюдателя иногда слишком сильно отличается от другого и, скорее всего именно отсюда следует, что для внутричеловеческого равновесия нужны взлеты и падения души, выражаемое в перепадах его пристрастий и настроений и более или менее постоянных неожиданных поступках. Разумеется, в пределах конкретных человеческих душ.
Российский интеллигент не остаётся неизменным на протяжении всего времени существования, он постоянно мутировал вместе с эпохами, хотя основные задачи у него оставались неизменными на протяжении веков. Чисто внешне он мог, конечно, изменялся, и в одну и ту же эпоху могло существовать несколько типов РИ, иногда совершенно противоположных друг другу по убеждениям, образу жизни, внешнему облику и чему ещё только угодно. Мы живём в нашей стране, и в каждом из нас в немалой степени в силу всей нашей последней истории сидит немного российский интеллигент. Но все мы при этом ещё и очень разные и часто совершенно не понимаем друг друга, хотя, казалось бы, многие из нас и ищут одну и ту же конечную абсолютную истину. Иногда они её даже находят, часто идя к ней совершенно разными путями.
Российские интеллигенты, как нормальные фанатики духа, часто почти с удовольствием идут на смертельно опасный подвиг, не думая о нём как о чём-то особенно героическом. Далеко не всегда РИ может быть умным человеком, причём не только с точки зрения традиционного здравого смысла (объективно), однако именно эта громадная масса далеко не самых умных людей, которые может быть искренне, но практически поверхностно, и, возможно, не очень осмысленно восприняли идеи РИ и двигала почти всегда историю российской интеллигенции.
Были, конечно, умные бунтари и не бунтари, которые также могли вести за собою людей исключительно силой своего разума. Но всё-таки, гораздо чаще ум большинства исторически известных вожаков отличался от умов других людей только подчёркнуто бунтарско-энергичным или просто харизматическим характером, и, обычно, они совсем не принадлежали к людям, чей интеллект или ум сильно выделялся, или хотя бы разнился с умами большинства, даже окружающих людей. Однако, некоторые поступки бунтарей (а также не слишком глубоких русских интеллигентов) выделялись из общей массы поступков других жителей Земли часто своей вызывающей наглостью, за которыми многие, в первую очередь шедшие за ними, почему-то признавали наличие ума.
Ну что, например, было умного в убийстве Александра II? Его, говорят, и убивали, узнав, что он не дай бог успеет официально подписать первую российскую Конституцию. Софья Перовская и остальные первомартовцы вбили себе в голову, что Александра надо убить как главного ответственного за всё неразумно (как посчитали бомбисты) происходящее в стране, и всё. Впрочем, вполне возможно, что убийцы прекрасно понимали, что действующая Конституция могла бы повернуть Россию в нормальное продолжение проводившихся царем полуреформ, которые, в конце концов через какое-то время стали бы совершенно независимы от своего зачинателя, перешли в нормальные реформы и в стране просто бы не нашлось исторического места тем, кто хотел всё очень радикально и слишком быстро изменить.
Если бы Александра II не убили, и он бы всё-таки подписал и заставил бы принять Конституцию, наша история, которая как известно, не терпит сослагательного наклонения, могла бы пойти в совсем ином направлении. И, скорее всего, никто бы никого больше бы никогда не «разбудил» в силу отсутствия объективной необходимости в этом.
Продолжение следует