Продолжение. Начало читайте Часть 1
С маяка, после слегка затянувшейся фотосессии, когда симка у Андрея окончательно исчерпала свой ресурс, на удивление споро засобирались на пляж. Разыскать его, естественно, не составило труда – куда больше проблем, по традиции, оказалось с парковкой, но не потому, что мест не было, явно не хватало мест только в тени. Отпустив товарищей на пляж, Андрей кое-как протиснул своего непритязательного «Леона» между парой красочных «Лянчей» с миланскими номерами. «А эти наследники латинян явно добирались на Майорку паромом», - с некоторым оттенком зависти к евросоюзовским удобствам, сделал вывод Корнеев.
К слегка усыпанному сосновыми иголками песчаному берегу он выходил уже с такой горячей головой, которой дальнейшее общение с солнцем было явно противопоказано. Купаться Андрей пошёл, не предлагая никому компании. Не обращая внимания на лёгкий пилинг от местных агрессивных рыбёшек, он сразу поплыл влево, где заметил старый, но ещё действующий причал. Пароходов не было, и нырнув с него пару раз в отнюдь не прохладные волны, усталый шофёр решил вернуться к своим – позагорать, а может быть и в картишки перекинуться.
Однако ещё в море Корнеев понял, что на пляже надолго не задержится. Он заметил вдали, ближе к мысу, в заросшем парке, очертания легендарного отеля «Барсело». Для очистки совести Андрей сделал общее приглашение на прогулку к выходу из залива, но все его попутчики отказались так же дружно, как дружно собирались на Форментор, а потом уже с мыса рванули на пляж.
«Тем лучше, - решил для себя Андрей, - никто тормозить и под ногами путаться не будет».
Пляж Форментор, почти со всех сторон закрытый островками и мысами, ближе к сиесте больше походил на застывшее под немилосердным солнцем озеро, а вполне зелёное побережье почему-то до боли напомнило Корнееву старые добрые ботанические задворки ВДНХ. По крайней мере, сосновых иголок тут было ничуть не больше, богатством ароматов берега Шереметьевских прудов тоже могли бы поспорить с Майоркой, а вот тихого московского паркового уюта, давно оставшегося в прошлом, балеарская реальность повторить не могла по определению – люди не те.
Впрочем, русских у Форментора было даже с избытком. Андрей, выйдя на песчаный берег, испещрённый корнями сосен, можжевельника, олеандра и бугенвилеев, чуть ли не на каждом шагу мог расслышать, то тут, то там, разговоры на великом и могучем. Но, к счастью, они отнюдь не перемежались известной всему свету экстремальной лексикой. Шагая дальше к отелю, Андрей пару раз пожалел, что не взял с собой шлёпанцы, так как нежный песочек вскоре окончательно сменился еле видной жёсткой тропинкой промеж камней и корней. Но ещё дальше тропа вдруг преобразовалась в совершенно цивильную дорожку, уложенную каменной плиткой, лишь чуть менее горячей, чем открытая солнечным лучам песчаная сковородка.
И всё же, когда Корнеев заслышал где-то впереди удивительно чистую и внятную английскую речь, ему это даже понравилось - «ну, теперь уж точно пройду до отеля без навязчивого общения». Почти совсем у выхода из пролива, где как раз и расположились корпуса «Барсело», дорожка начала небольшой подъём, английский говор, довольно оживлённый, то утихал, то был слышен абсолютно отчётливо. Крохотные бухточки, словно специально предназначенные для влюблённых пар, перемежались всё более крутыми скальными выходами.
Ближе к ним дорожка пошла уже совсем вплотную к берегу, и вдруг одним поворотом вывела Корнеева на берег очередного небольшого залива – чуть больше других. Бухточку словно взяли в кольцо заросли ежевики, а дальше по берегу уже просматривался ажурный забор искомого отеля «Барсело». Впрочем, заходить на территорию чопорного «пятизвёздника» в одних плавках в планы Корнеева никак не входило – вполне достаточно было беглого взгляда снаружи. И вообще он предпочёл воспользоваться живописным спуском к морю и в очередной раз окунуться. Выбрав относительно гладкий камень на берегу, где глубина была, очевидно, больше, чем по пояс, Андрей, не долго думая, нырнул.
Уже с моря он смог хорошо разглядеть и сам отель, который словно выдавили из себя прибрежные скалы, и тщательно ухоженный парк и стилизованные под римские фонтаны, и теннисный корт, и говорливую компанию англичан, которая дала о себе знать уже метров за триста до того. Обилие зонтиков, по большей части абсолютно белых, и совершенно неуместная в такой солнечный день вспышка софитов, сразу навели Андрея на мысль, что на берегу под отелем снимается какое-то кино.
В том же убеждала ещё и весьма свободная манера поведения этих обитателей Туманного Альбиона. Они переговаривались, а порой и перекрикивались так громко, словно вокруг не было не просто никого. Казалось, поблизости нет ни тихого парка, ни шикарного отеля. Но, неторопливо подгребая к берегу, так чтобы выплыть чуть в стороне от слишком уж активных соседей, Корнеев успел для себя понять, что это тоже отдыхающие – у них на привале не было никакой аппаратуры. Зато было пару мольбертов, и были художники, один, по меньшей мере, уж точно.
Живописец, дородный и пожилой, кажется, был главным во всём этом английском ковчеге, из которого роскошь морского купания позволяла себе только девушка, точнее, девочка лет тринадцати. Она выходила на берег буквально в десяти шагах от Андрея, но не обратила на него никакого внимания. Юная особа, продолжая неторопливо выносить свои удивительно тонкие косточки из моря, во все глаза смотрела на художника, что-то весело ему выкрикивала, нет, скорее, по-птичьи чирикала, даже не рассчитывая на ответ.
Тот же, с достоинством индийского раджи, продолжал невозмутимо восседать за мольбертом на оригинальном стульчике, представлявшем собой нечто среднее между табуретом и шезлонгом, и в хорошем темпе делал мазок за мазком на холсте. Время от времени, холст поддерживал или же поправлял странного вида рослый, аккуратный и чрезвычайно тощий господин в плотном сером сюртуке, который, несмотря на жару, был застёгнут на все пуговицы.
«До чего смешной охранник», - подумал про себя Андрей, разглядев компаньона рядом с трудолюбивым живописцем.
Точно охранник, - подтвердил он самому себе, увидев на поясе у господина неуклюже закреплённую огромную рацию. В это время художник сделал паузу, и Андрей, уже обосновавшийся под кустами багряника и ежевики на берегу в сторонке от англичан, смог как следует разглядеть его. Что-то ворча себе под нос, тот оглянулся на охранника, который тем временем пытался отдать какие-то распоряжения, пользуясь своей допотопной рацией.
- Уолтер, что-то у меня сегодня никак не получается поймать цвет моря, - Корнеев отметил про себя, что прекрасно понимает, о чём говорит этот солидный англичанин, плохо выговаривавший «с».
Не выпустив из рук кисть, художник ловким движением выудил откуда-то из безразмерных, но весьма элегантных парусиновых брюк длинную и очень толстую сигару. Он слегка приподнял широченную шляпу, которая больше подошла бы капеллану или миссионеру где-нибудь на Карибах, и начал что-то делать с сигарой, аппетитно приложившись при этом к стаканчику то ли с бренди, то ли с виски.
«Нет, всё-таки бренди», - уверил самого себя Андрей, уловив первые же, донесённые ветром, намёки на запах.
Корнееву, который удачно разместился на густо покрытом зеленью и цветами склоне, ужасно захотелось пойти взглянуть на картину, которую писал этот англичанин. Однако его немного смущала девочка, которая продолжала свои весёлые набеги на море, и уже больше общалась не с отцом, а с матерью, совершенно неприметной, но одетой как-то даже слишком элегантно для пляжа – с отчётливыми намёками на снова модное ретро. Андрей снова решил прислушаться к тому о чём там беседует со своими спутниками этот занятный живописец, успевший расстегнуть несколько пуговиц своей просторной тиковой куртки.
- Брендон, а как звали того русского, у которого так замечательно получались и волны и бриз? – тем временем, обращаясь уже к кому-то другому, громко, словно это протрубил пароход, выкрикнул живописец.
- Мистер Брекен, позвольте, я отвечу папе, - кажется, Айзовски, сэр, - торопясь показать собственную осведомлённость, немного неуверенно, но по-женски кокетливо ответил из-под зонтика чуть поменьше, чей-то не слишком-то нежный голос.
В этот момент дым от сигары, смешавшись с ароматом коньяка, тоже дошёл до Андрея, и он слегка закашлялся, испугавшись привлечь внимание англичан. Пора бы опять окунуться, - решил для себя Корнеев, и тут же, стараясь оставаться неприметным или, лучше сказать ненавязчивым, сделал затяжной нырок сразу до глубины.
- Диана, Вы опять даже не даёте мне вставить хоть слово, - обиженным тоном прозвучало над морем из-под того же зонтика, - твой отец так и будет считать меня плохо образованным неучем, хотя я знаю, что фамилия этого художника – Айвазовский, и он даже помогал в оформлении этикеток того коньяка, который так любит сэр Уинстон, - эту тираду Корнеев почти не расслышал, как, впрочем, и все на берегу. Просто в это время юная Мэри громко позвала купаться и мать, и отца, и сестру с её обидчивым мужем.
Зато грубоватый ответ Дианы, адресованный только супругу, прозвучал уже под шум набежавших волн, и ни для кого не стал секретом, - не обижайся, Дункан, папа вообще-то считает неучами всех нас, молодых. Но это нисколько не мешает ему консультироваться с нами, и загружать нас так, словно мы рабы на его плантациях, - в самом тоне молодой женщины чувствовалось столько терпения и готовности к компромиссу, что о продолжении дискуссии уже не могло быть и речи.
Окончание следует